Что побудило меня написать эту повесть? Память... Память
о тех, чьи лица я видел только на фотографиях в семейном
альбоме. Память о моей маме, которой уже нет, на глазах ко-
торой, когда она была еще ребенком, были убиты самые дорогие
ей люди на Земле – ее мать и бабушка. Память об Александре
Ивановне Хомич, свидетельнице страшного преступления,
которое ей довелось пережить, а потом всю жизнь носить в
себе ужас той тихой украинской ночи 8 апреля 1945 года. Па-
мять о нелюдях, уничтожавших безвинных людей в угоду
бредовым националистическим идеям и замыслам своих
полуграмотных вождей, копирующих идеологию фашизма
Адольфа Гитлера и перенесших ее на благодатную почву 

Западной Украины.
 В этом году Украина отмечает 70-летие со времени форси-
рования Советскими войсками Днепра и освобождение столицы
Украины города Киева от фашистских захватчиков. В тех боях
полегло более 600 000 советских воинов, 2500 солдат и офице-
ров Красной Армии были удостоены тогда звания Героя Со-
ветского Союза. Каждый пятый Герой Советского Союза, полу-
чивший это звание в годы войны, получил звезду Героя за Днеп-
ровскую операцию. Каждый пятый! Но вы не найдете сегодня
их фамилий в школьных учебниках истории новой независимой
Украины. Дети изучают сейчас совсем другую историю, где
слово СССР – синоним слов голодомор, репрессии, раскула-
чивание, ГУЛаг, НКВД, КГБ... И поэтому нет ничего удивитель-
ного в том, что сегодня на стадионах города Львова во время
футбольных матчей местной команды «Карпаты» или сборной
Украины молодежь размахивает флагами с изображением идео-
лога украинского нацизма Степана Бандеры, провозгласившего
от лица организации украинских националистов (ОУН) в лис-
товках, разбросанных 30 июня 1941 года в захваченном фашис-
тами Львове, о создании Украинской Державы. Там были и та-
кие слова: «Народ! Знай! Москва, Польша, мадяры, жидва –
это твои враги! Уничтожай их! Ляхов, жидов, коммунистов –
уничтожай без милосердия!»… Рядом с изображением украинс-
кого фюрера развеваются портреты гауптштурмфюрера СС
Романа Шухевича, бывшего комиссара фашистского батальона
«Нахтигаль», созданного в 1939 году гитлеровцами из украинс-
ких националистов, залившего улицы Львова кровью мирных
жителей, в исполнении призыва своего вождя. Затем Шухевич,
пройдя курсы в Германии, стал заместителем командира 201-
го охранного полицейского батальона, действующего на терри-
тории Белоруссии, был награжден за заслуги перед Рейхом
двумя железными крестами: – две тысячи убитых и казненных
белорусских партизан – таков итог «работы» Шухевича в Бело-
руссии. После этого, в апреле 1943 года, гауптштурмфюрер СС
возглавил банды из бывших полицаев и фашистских пособ-
ников под вывеской Украинской повстанческой армии (УПА)
для борьбы с украинскими партизанами и Красной Армией,
вступившей на территорию Украины, чтобы освободить ее от
немецко-фашистских захватчиков. Сегодня по Львову разъез-
жают такси, на крышах которых светятся огоньки с надписью
СС «Галичина» (абревиатуру СС, «находчивые» западенцы
трактуют, как сервисная служба). Дивизия СС «Галичина» была
сформирована фашистами из украинских добровольцев, прожи-
вающих в Западной Украине, присягала на верность Гитлеру,
была разгромлена войсками Красной Армии в боях под Бродами
в июле 1944 года, остатки недобитых «галичан» влились в от-
ряды УПА, а часть ушла с немцами на запад, где воевала против
югославских и словацких партизан. Не удивляйтесь, что 9 Мая,
знаковая дата для всего прогрессивного человечества, проходит
во Львове со слезами на глазах ветеранов войны: местные влас-
ти не пускают их возлагать цветы к могилам павшим за осво-
бождение Львова советских солдат, перед ветеранами стоят кор-
доны милиции со щитами и дубинками по периметру Марсово-
го поля, юные националисты в масках срывают с груди стариков
боевые ордена и медали Советского Союза и втаптывают их в
грязь, на городской площади под восторженный рев толпы сжи-
гается Красное знамя – символ нашей Победы над фашизмом...
Нынешняя украинская власть старается не замечать проис-
ходящее на Западной Украине, словно ее это не касается, как
будто все это происходит в другой стране. У власти совсем дру-
гие проблемы – получение очередной порции кредитов от
МВФ, расфасовывание этих денег по своим безразмерным кар-
манам и приватным банкам... Если говорить коротко – тоталь-
ное обогащение властной верхушки за счет остального населе-
ния страны. А тем временем на Украине поднимает голову фа-
шизм. И сегодня уже не только на Западной Украине – в Терно-
поле, Ивано-Франковске, Львове, Луцке маршируют по улицам
ветераны УПА и дивизии СС «Галичина», с муляжами немец-
ких «Шмайсеров» на шее, но и по центральным улицам города-
героя Киева проходят шествия людей со штандартами дивизии
СС «Галичина» и красно-черными знаменами УПА. По городам
и селам Украины разъезжают молодые люди от украинской на-
ционалистической партии «Свобода» с кувалдами и раздвиж-
ными лестницами в багажниках микроавтобусов, забираются
по ночам на постаменты и разбивают гранитные головы быв-
ших вождей Советского Союза, оскверняют памятники павших
в боях за Украину Советских солдат. Вместо них тут же появ-
ляются памятные знаки и монументы новоявленным «героям»
Украины, чьи пропахшие нафталином скелеты извлекаются из
дедушкиных шкафов, боевикам банд УПА и их идейным

вождям.
Повесть «Память» – художественно-документальная, име-
на и фамилии главных героев подлинные, все совпадения не
случайны. События в повести происходят в течение одного дня,
8 апреля 1945 года, в небольшом селе с красивым названием
Вербка, расположенном на Западной Украине, в Волынской
области, в пяти километрах от города Ковеля. Все, что случи-
лось в тот день в доме Пелагеи Ивановны Рыбачок, записано
мною со слов моей матери Лидии Ермолаевны, Александры
Ивановны Хомич и ее дочери Любови Михайловны Билыч. Мы
живем, пока помним...


                    ГЛАВА 1 

Мужчина вышел из пивной и не торопясь пошел по направ-
лению к автобусной остановке. Лампочки на столбах светили
желтым светом, как маленькие луны, освещая аллею, по кото-
рой, как тени, передвигались, немногочисленные, в такой позд-
ний час, прохожие. Моросил мелкий противный осенний дождь.
Мужчина прошел аллеей, вдоль осыпающихся тополей, по ка-
менным ступенькам поднялся к бетонному мосту, соединяю-
щему две стороны небольшого города, разделенного узкой реч-
кой. На середине неосвещенного моста неожиданно налетел
ветер. Мужчина поежился, остановился, надвинул поглубже
на лоб кашкет с длинным козырьком, полез в карман куртки,
достал оттуда пачку папирос и спички. В тот момент, когда он
начал прикуривать, с ним поравнялся человек в шляпе и плаще,
который шел незаметно сзади за мужчиной от двери пивной,
держась на некотором расстоянии. Человек в шляпе остано-
вился рядом и негромко спросил чуть хриплым голосом, об-
ращаясь к мужчине в кашкете: «Денис?».Тот наконец при-
курил, бросил спичку через перила моста в воду, выпустил
струю дыма изо рта: «Ну, Денис..? Тебе чего надо?». Вместо
ответа человек в шляпе сделал неуловимое движение правой
рукой снизу вверх. Денис почувствовал острую боль в области
живота, уходящую под самое сердце. Он инстинктивно попы-
тался отшатнуться назад, но человек в шляпе прижался к нему
вплотную, обхватил его левой рукой за правое плечо, продолжая
своей правой рукой давить на рукоятку ножа, вошедшую в тело
Дениса по самую ручку. Сигарета выпала из слабеющей руки,
глядя недоуменными глазами в лицо своему убийце, он лишь
выдавил из себя: «За что?..». Тот, что был в шляпе, шепнул ему
в самое ухо: «Это тебе, тварь, за Анну», чуть подсел и легко
перекинул еще живое тело через перила моста в мутные воды
Турии. Огляделся по сторонам. Вокруг никого не было. Он
размахнулся и бросил следом в речку окровавленный нож, затем
быстро перешел мост. В этот момент к остановке подъехал ав-
тобус. Человек в шляпе проехал одну остановку, вышел, пере-
шел на противоположную сторону дороги, дождался автобуса,
который ехал обратно, в сторону центра, и вернулся на нем в
город.
Утром следующего дня на стол начальника городской
милиции легла сводка происшествий по Ковелю за сутки. В
ней не было ничего существенного, кроме одного эпизода. В
6.20 недалеко от городского моста был обнаружен труп граж-
данина Лысюка Дениса Федоровича, 1925 года рождения, уро-
женца села Колодница Ковельского района, шофера Луцкой
автобазы, бывшего оуновца, кличка «Чoрный», пришедшего с
повинной из леса в конце 1945 года под сталинскую амнистию
для участников бандформирований украинской повстанческой
армии, добровольно сложивших оружие. Смерть наступила в
результате колото-резанной раны, нанесенной, по оценке экс-
перта-криминалиста, немецким армейским штык-ножом, после
чего Лысюк Д.Ф. был сброшен в реку. Тело обнаружил на мел-
ководье рыбак, который и вызвал наряд милиции. В карманах
убитого находились документы – водительское удостоверение
и паспорт, кошелек с небольшой суммой денег, спички и пачка
папирос «Север». Труп опознали родственники убитого и сооб-
щили, что Денис Лысюк неделю назад приехал в Колодницу в
отпуск из Луцка.
Следствие длилось несколько месяцев, был опрошен широ-
кий круг подозреваемых, в основном бывших членов организа-
ции украинских националистов, но все безрезультатно. В итоге,
папка с материалами этого дела пополнила архив нераскрытых
преступлений. 

                     ГЛАВА 2

Ганна оторвала листок настенного календаря, висевшего
над комодом, рядом с семейными фотографиями в большой
рамке под стеклом: 8 апреля 1945 года. Тяжело вздохнула и
перекрестилась на икону Божьей матери в углу дома. Малень-
кая, крытая оцинковкой деревянная хата из двух небольших
комнат, кухни и маленького коридорчика – «предбанника»,
стала приютом для семи человек. Меньшую дальнюю комнату
занимала старшая сестра Александра с двенадцатилетним
сыном Володей и полуторагодовалой дочкой Любой, в большей
жила Ганна с двумя своими детьми и мамой Пелагеей
Ивановной. Ганна подошла к узкой железной кровати, на
которой спали дочь и сын. Старшая, восьмилетняя Лида, лежала
на спине раскинув ручки в стороны, а меньший Витя спал на
боку свернувшись калачиком, спрятав голову под подушку.
Ганна склонилась над дочкой, поцеловала: «Лидочка, вставай,
будем завтракать». Лида потянулась, крепко обняла мать за шею
своими худенькими ручками и неожиданно спросила: «Мама,
а папка скоро вернется с войны?». «Скоро, Лидушка, скоро.
Вот разобьют фашистов и вернется. Иди, умывайся, я заплету
тебе волосы и будем кушать», – Ганна аккуратно освободилась
от объятий дочери и принялась будить сына, который никак не
желал выбираться из-под подушки. Трехлетнему Вите в этот
момент меньше всего на свете хотелось просыпаться. Ему
снилось, будто они с отцом едут на коне по залитому солнцем
пшеничному полю, но управляет Орликом не отец, а он, Вик-
тор, а отец сидит сзади, одобрительно кивает головой и улы-
бается.
Лида вышла из комнаты и через маленькую кухню, где
стоял квадратный стол с кривыми ногами, как у деда Остапа,
который жил через две хаты, направилась в коридор. На кухне
возле печи суетилась мамина сестра тетя Александра, или
Шура, как ее все называли. За столом сидела баба Палашка и
тихо с ней о чем-то разговаривала. На столе стоял глиняный
глэчик с молоком, чистые тарелки и алюминиевые кружки.
«Добрый ранок!» – поздоровалась Лида с бабушкой и тетей. В
коридоре было прохладно, на стене висел металлический умы-
вальник с длинным, как у аиста, носиком. Нажмешь на носик и
польется вода в большой медный таз. Возле умывальника стоял
Миша, сын тети Шуры, и чистил зубы зубным порошком из
пластмассовой банки. «Это надолго», – подумала Лида, вышла
из хаты и направилась к деревянному туалету, возле которого
стоял хлев, где громко мычала кормилица семьи корова Зорька
и чуть похрапывал работяга конь Орлик. Солнце поднималось
над хатой, стоящей на краю села, из-за реки Турии, которая
бежала в километре, извиваясь, как змея. Солнечные лучи несли
весеннее тепло, кое-где из земли пробивалась зелена трава. Пара
кур важно шлялась по двору, поклевывая зеленые побеги.
Год назад Лида с матерью и братом перебрались в дом ба-
бушки на Вербку из Колодницы. Село Колодница находилось
в шести километрах за рекой, окруженное густым лесом. Лиде
нравилось, что рядом был лес. Раньше она часто ходила с ма-
терью туда за грибами, но сейчас в лесу стало опасно. В схро-
нах, искусно выкопанных и замаскированных землянках, прята-
лись бандэры – местные бандиты, совершающие налеты на
окрестные села, пользуясь тем, что кроме женщин, детей и
стариков в них никого не осталось. Мужчины ушли воевать на
фронт и бандиты чувствовали себя свободно и безнаказанно.
Забирали все, что хотели, а если кто-то из селян возмущался,
то мог получить в ответ пулю. После того, как бандэры убили
в селе тетю Таню, мама в тот же день собрала вещи и они ушли
на Вербку к бабушке. Дошли пешком до реки, а там – на ры-
бацкой лодке на другой берег. Высадились и потихоньку двину-
лись к бабиной хате. Лида вела за руку маленького упрямого
Витю, который хныкал и хотел назад, домой, в Колодницу. Лида
тогда спросила: «Мамо, а зачем бандэры убили тетю Таню, она
ведь была такая хорошая?». Ганна покачала головой: «Не знаю,
дочка. Наверно, за то, что муж ее Петро, как и наш батько, воюет
против немцев». «Вот оно что!... А Германия – она далеко? Там
живут те дядьки в касках с автоматами, которые ездили у нас
по селу на мотоциклах?» – спросила Лида . «Да, Лида, Германия
далеко. Ты держи крепче Витюшу за руку, чтобы он не упал,
видишь, какая дорога плохая...». Ганна с трудом катила перед
собой по узкой тропинке, ведущей от реки к селу, детскую
коляску, груженную вещами, которые спешно собрала в дорогу.
Они поднялись по небольшому склону, вышли на поле, и пока
шли через поле к родительскому дому, Ганна мысленно вер-
нулась в прошлое.

                       ГЛАВА 3

Ермолая, ее мужа, посадили в польскую тюрьму в мае трид-
цать девятого года. В ночь на первое мая он залез на самый вы-
сокий тополь в селе и прикрепил к его верхушке на шесте крас-
ное знамя, сшитое из нескольких кусков красной материи. Го-
ворят, что знамя было видно даже в Ковеле. Из города тогда
приехали полицейские и попытались знамя снять, но никто не
смог залезть до самого верха. Тогда решили спилить тополь вмес-
те со знаменем. Сельчане с интересом наблюдали, как полицейс-
кие два часа спиливали гигантское дерево. Потом стали всех
допрашивать: кто вывесил знамя. Порфирий Лысюк, сын со-
седей, недолюбливал Ермолая за то, что тот однажды сделал
ему замечание, когда выпивший Порфирий начал материться
в сельском магазине. Парень не унимался, и тогда Ермолай взял
его за шиворот и просто выбросил, как котенка, из магазина,
под всеобщий смех односельчан. Порфирий затаил обиду в ду-
ше и в отместку указал полицейским на Ермолая. Молодой
совсем был, лет семнадцать, но уже тогда был подлым. Сказал,
что шест на знамени со двора Вдовиных. Ермолаю надели
наручники и отвезли в Ковель в участок, потом был суд, дали
два года тюрьмы, но в сентябре пришли Советы и освободили
мужа. Порфирия перед самой войной арестовали за хулиганство
и отправили в ту самую тюрьму, где сидел при поляках Ермолай.
Когда немцы заняли Ковель, Порфирий вышел на свободу и
пошел в полицаи – «шуцманы». Какое-то время служил при
Ковельской комендатуре, а потом пропал. До 1944-го года о нем
не было ни слуху, ни духу, поговаривали, будто он в Белоруссии
в карателях. Слухи о зверствах фашистов в соседней Бело-
руссии время от времени докатывались до Западной Украины.
Самое ужасное, что помогали немцам вершить страшное дело
полицаи из Украины, такие, как Порфирий. В начале лета 43-
го года, часть полицаев вернулись из Белоруссии на Волынь и
начали здесь свою кровавую жатву. За короткий промежуток
времени они собрались в большие банды. В городских ателье
Луцка бандеровцы шили себе форму, в областной типографии
печатали свою газету, штамповали даже сами себе медали. Нем-
цы обеспечили их оружием, для того, чтобы те вылавливали и
убивали советских партизан. В середине 43-го года, банды, ко-
торые в народе стали называть «бандэрами», по фамилии их
идейного вождя Степана Бандеры, принялись уничтожать по-
ляков и оставшихся в живых евреев, проживающих на Волыни
бок о бок с украинцами. Вырезали целые польские села, зас-
тавляя тем самым, поляков уходить в Польшу. Семью своих
соседей Войцеховских – Ванду, ее мужа Янека и их двоих сы-
новей – Ганна, рискуя жизнью собственной семьи, прятала
несколько месяцев в своем доме, пока те не ушли с партизанами
Армии Людовой в Польшу. Немцы не обращали никакого вни-
мания на зверства бандеровцев, которые называли себя в газетах
Украинской повстанческой армией, наоборот, всячески поощ-
ряли происходящее, не вмешиваясь в ситуацию. Зачем бандэры
убивают людей, спрашивает Лида. Ганна и сама не могла отве-
тить на этот вопрос однозначно, глядя на то, как люди, рядом с
которыми она мирно жила до войны, которые раньше жили в
селе как одна семья и не делились, кто поляк, а кто украинец,
ходили вместе на танцы, пели вместе песни, вдруг изменились
до неузнаваемости и возненавидели других, только за то, что
те другой национальности, не украинцы. Дело было, на самом
деле, не в другой национальности, бандэры уничтожали всех,
кто не хотел принимать их порядки. Что это за порядки и для
чего надо было убивать других людей, они и сами до конца не
понимали. Их задача была убивать всех неукраинцев. Дело
дошло до того, что бандеровцы стали считать себя «титульной
нацией», на манер «арийской» в Германии, тем самым подчер-
кивая, что они намного выше поляков, русских, евреев, венгров,
румын. При этом, если кто-то из украинцев, не считал себя «ти-
тульной нацией», того надо было обязательно убить, как непол-
ноценного.
Вместе с Ермолаем на фронт в мае 44-го года ушел и Петр
Лоховский – муж ее лучшей подруги Тани. Бывшей лучшей
подруги. Вернется Петр домой, а дома нет и Тани нет. Избили
до полусмерти и сожгли в собственной хате. Убили лишь за то,
что Петр ушел из родного села воевать с немцами. Слава Богу
у них не было детей, а то ведь не пощадили бы их. В соседнем
селе оуновцы зарезали и закололи штыками пять польских
семей вместе с детьми, детей еще живых бросали вниз головой
в колодец, к мертвым родителям, говорят, что стоны были слыш-
ны оттуда еще несколько дней, местным под страхом смерти
запретили подходить к колодцу и вынимать тела. Страшно.
Очень страшно. Рядом с Таней Ганна пережила всю немецкую
оккупацию, фашисты не тронули, а тут свои, украинцы, убили.
Как она ждала своего Петра с фронта! Убили, а за что, за что?!
Cлезы сами собой потекли по щекам. Ганна приложила платок
к глазам, чтобы дети не увидели их, но глазастая зеленоглазая
Лидка все заметила и стала успокаивать: «Мамо, ты чому
плачешь? Не плачь, татко придет и защитит нас. И мы вернемся
обратно домой, правда?». «Правда, Лидушка, правда. Нам бы
только его дождаться, а там будет легче». Так за разговорами
они пришли на Вербку. Ганна полагала, что здесь, вдали от леса,
будет безопасней.

                     ГЛАВА 4


Завтракать сели все вместе, как делали это всегда. «В тес-
ноте, да не в обиде», – так любила говорить баба Палашка –
Рыбачок Пелагея Ивановна, невысокая старушка, лет семи-
десяти, с длинными седыми волосами, собранными в пучок на
затылке. Пелагея во главе стола, по правую руку от нее дочь
Шура с детьми, по левую – дочь Ганна со своими малышами.
В большой глиняной тарелке была картошка в мундирах, каж-
дый брал себе по картошке, очищал от кожуры, макал в соль в
маленькой тарелке и кушал. Детям в честь воскресного дня от-
варили по яйцу в смятку. Ганна чистила картошку для Вити и
Любы. Шура держала на коленях Любу и кормила ее яйцом из
ложечки. «Вчера из Ковеля приехал Иван Рыбачок», – сказала
Шура, обращаясь к матери, – «Он будет сегодня с утра пахать
родительское поле конем, я попросила его, чтобы, как упра-
вится, помог и нам вспахать. Родственник, как никак, родная
кровь. Он обещал прийти… Надо будет его угостить». «Надо,
значит угостим», – согласилась Пелагея. «Иван хороший хло-
пец, никогда не откажет в помощи, отец его так приучил. Возь-
мешь, Шура, в подполе бутылку самогона, там осталось пара
пляшек после того, как похоронили деда в прошлом году,
царство ему небесное, накроешь стол», – старуха перекрести-
лась и посмотрела на младшую дочь Ганну, которая задумалась
и казалось даже не слышала о чем говорят за столом: «Ты что
это сегодня сама не своя, лица на тебе нет. Что случилось?».
Ганна растерянно посмотрела на мать: «Сон плохой бачила,
мамо… Будто пришла к нам в дом Таня Лоховская, которую
убили в Колоднице бандэры в прошлом году, пришла такая
нарядная, красивая, словно на вечорныци. Я смотрю на нее и
ничего сказать не могу, бо знаю, что ее уже нет. Она подходит
ко мне и говорит: «Собирайся, Анна, плохо мне без тебя». Берет
меня за руку и ведет за собой. Я иду за ней следом, а ноги, как
ватные, подгибаются. Я ей говорю: «А дети? На кого я их остав-
лю?». Она рассмеялась: «Ты не бойся, за ними присмотрят.
Идем, подруженька». Баба Пелагея трижды перекрестилась:
«Господи, Боже! Надо будет в церковь сходить и поставить
свечку за упокой ее души. Сегодня же схожу». Старушка пока-
чала седой головой: «И откуда эти бандэры взялись на нашу
голову? Сколько их сейчас ховается по лесам, а ради чего? За-
губили таку жиночку!...». Ганна вдруг начала быстро говорить:
«В тот день, когда убили Таню, она жала ячмень на своем поле
возле леса. Я шла с Лидой мимо и остановилась поговорить.
Мы говорили минут двадцать. Она мне рассказывала, что Петро
воюет в артиллерии, написал с фронта, что подбил два немецких
танка и получил орден. Я ее спрашиваю: не боишься здесь возле
леса убирать ячмень, вдруг бандиты наскочат. А она говорит:
боюсь, но надо что-то кушать, а то еще пару недель и ячмень
начнет осыпаться. Поговорили и попрощались. Не прошли мы
и триста метров с Лидой, вдруг слышу сзади крики, оборачи-
ваюсь, а ее уже схватили бандюки, что вышли из лесу, бросили
на землю и стали бить ногами, я за Лиду и бежать. Через полчаса
приволокли бандэры Таню в село, подпалили хату, взяли ее за
руки за ноги и бросили в огонь. Люди все это бачилы. И казалы,
что видели там Порфирия Лысюка с меньшим братом Денисом.
Порфир там был за старшего, командовал этой боевкой. Кличка
у него «Комар», у них в банде у всех клички, как у собак. Пока
из Ковеля приехала милиция и солдаты, бандэры обратно ушли
в лес. Я как вспоминаю тот день, так у меня руки и ноги тру-
сятся, как такое можно было с ней сотворить?». За столом по-
висла тишина. Все молчали и смотрели на Ганну, даже дети
перестали есть, чувствуя, напряжение за столом. «А ну, диты,
поели и марш с хаты», – закомандовала баба. Лида и Володя
допили молоко из металлических солдатских кружек и, взяв за
руки Витю и Любу вышли во двор. Баба Пелагея негромко
заговорила с дочерьми: «Слухай, Ганя, и ты Шура. До Млын-
чихи приезжала две недели назад племянница из Белоруссии,
так казала, що бачила в Минске на базаре два года назад этого
самого Лысюка Порфира, Федора-конюха сына. Он там поли-
циантом был. Она его морду добрэ запомнила, он к ней перед
войной клинья подбивал, колы вона до тетки приезжала в
Колодницу, а он ее не признал. Так казала, що у них в Белорусии
много полициантов с Украины, и что те полицанты зверствуют
люто. Под Минском спалили одно село вместе со всеми людьми,
за то, что партизаны убили немецкого офицера неподалеку. А
в том селе у Млынчихиной племянницы была подружка. Так
она убежала в лес и оттуда все бачила. Казала, що загнали лю-
дей, як худобу, в сарай и спалили живцем и сделали это поли-
цианты, такие, как наш Порфир. А зараз цей Порфир, хай йому
грець, здесь в лесу с бандой… Що робыться на билому свити?!
Я помню Тэтяну – гарна была дивчина, высока, чорноброва!
Як вона вытанцовывала со своим Петром на свадьбе у Ермолая
и Ганны! Вот ироды, не побоялись взять грех на душу, душегу-
бы… Трэба обязательно сегодня сходить до Ковеля, поставлю
в церкви свечку». «Куда вы пойдете, мамо? Вы дальше двору и
не ходите со своей палочкой уже полгода. Давайте на следую-
щее воскресенье все разом съездим до церквы. Возьмем телегу,
запряжем Орлика и гайда?» – предложила Шура. «Сегодня по-
смотрите краще за детьми, пока мы будем пахать поле». «Лад-
но», – согласилась Пелагея, понимая, что дочка права, до города
ей пешком не дойти, не те уже года. «Эх, старость не радость,
деточки, пойду-ка я немного похожу по двору». Мать кряхтя
встала из-за стола и вышла во двор к внукам, опираясь на па-
лочку. Сестры убрали и перемыли посуду и пошли заниматься
хозяйством. Надо было перебрать ячмень, чтобы не только вспа-
хать за сегодня, но и засеять.

                           ГЛАВА 5

Иван Рыбачок, молодой парубок двадцати лет, пришел во
двор в половине одиннадцатого. Поздоровался с сестрами, ко-
торые сидели во дворе на лавочке и перебирали зерно: «Добрый
день, тетя Александра и тетя Аня!». Сестры переглянулись и
рассмеялись. «Тете» Шуре было тридцать три, а «тете» Ане и
того меньше – тридцать. «Вот нашел теток! Мы еще на ве-
чорныци можем сходить! Ты ж нам брат двоюродный, а ты нас
в «тети» записал», – улыбнулась Ганна. Иван смутился и пок-
раснел. Своей семьи у него еще не было, поэтому эти две за-
мужние женщины с детьми, казались ему очень взрослыми. С
шутками и смехом, вывели Орлика с конюшни, Иван запряг
его и начали пахать. Поле начиналось от самой хаты и тянулось
до реки. Ганна, меняясь с Шурой, поочередно вели Орлика
под уздцы, а за Орликом, налягая всем телом на плуг, шел Иван.
К шести вечера поле и вспахали и засеяли ячменем. К этому
времени Пелагея с Лидой приготовили вечерю. На ужин были
драники со сметаной. Баба достала, припрятанный до Пасхи
кусок соленого сала и квашеные огурцы. Иван долго отне-
кивался, но его чуть ли не силой усадили за стол. Ганна подои-
ла Зорьку и на столе появился глэчик свежего молока для детей,
Шура достала из погреба поллитровку и разлила по чаркам,
бабушке совсем чуть-чуть, на самом донышке. Взрослые вы-
пили и стали закусывать. «Спасибо тебе, Иван, за помощь, выру-
чил нас», – сказала Пелагея. «Ты ешь, ешь, не стесняйся. Это
мы с Лидой приготовили. Как тебе?». «Очень вкусно, баба Па-
лашка, очень!» – Иван после пахоты сильно проголодался и ел
с видимым удовольствием. «Ты сейчас, Ваня, где работаешь?»
– спросила Пелагея, взглядом показывая дочери, чтобы та на-
полнила чарки опять. Выпили еще по одной. Иван немного зах-
мелел и разговорился. «Я работаю в Ковеле в горкоме комсомо-
ла. В армию просился – не взяли. Сказали, что здесь сейчас
много работы, надо восстанавливать город. Осенью посылают
учиться в институт, буду учителем. Учителей сейчас не хватает,
детей некому учить».

«Вот и славно!» – похвалила Пелагея племянника. «Мы
тут сегодня утром говорили, что молодые хлопцы по лесам си-
дят! Вместо того, чтобы делом займатысь на своей земле, так
они людей убивают. А ты не такой, молодец, нашего роду! На-
лей нам еще по одной, Шура!.. Мне можешь и побольше налить,
что ты по чайной ложке капаешь!» – разошлась Пелагея Ива-
новна. Зная крутой нрав матери, Шура налила в этот раз ей
полстопки. Выпили по третьей. За столом стало уютно и тепло.
Дети потихоньку выскользнули из-за стола и играли между со-
бой в глубине хаты, не мешая взрослым. «Я, Пелагея Ивановна,
тоже хотел в бандэры пойти. Они ходили при немцах по селу и
агитировали, но батько сказал: «Если пойдешь к ним, я тебя про-
кляну. Много крови невинной они пролили, а те, кто убивает
невиновных, – бандиты и нет им за это прощения. Нияку нэ-
залэжну Украину они не построят, потому что не с того нача-
ли». Я понял, что отец прав и отказался. Они мне угрожали,
несколько раз приходили до нас в хату, а как немцев выгнали
летом 44-го года из Ковеля и отец ушел с мужчинами из села
на фронт, я перебрался в город и живу сейчас у знакомых. В
город бандиты не полезут. Это они тут смелые, по селам, против
баб и детей». За разговором наступил вечер, стемнело. «Ну,
мне пора», – поднялся Иван. «Спасибо вам за хлеб, за соль!».
«Почекай, Ваня! А на коня? – не унималась Пелагея. «Нет, нет,
спасибо, бабушка! Завтра рано вставать. С утра в город надо
успеть на работу. «Ну, да ладно. Спасибо тебе за помощь, Ваня.
Привет передай от нас Елене, хороший у нее сын вырос! Ганна,
Шура, проводите гостя». Сестры провели Ивана до калитки и
пожелали спокойной ночи. Он перешел через дорогу, и через
сад направился к своему дому, который находился в трехстах
метрах от их хаты.
Вечер был теплый, солнце скрылось за горизонтом, поя-
вились первые звезды. Ганна подняла голову: «Шура, посмотри
какое небо красивое, какой месяц ясный! Как в песне! Ничь
така мисячна, зоряна, ясная, выдно хоч голки збирай!... Пом-
нишь, как мы пели вечерами до войны?». Шура обняла сестру
за плечи: «Помню, Аня! Конечно, помню! Закончится война,
вернется мой Михаил, твой Ермолай, и мы сядем здесь во дворе,
поставим большой стол и как раньше споем!». Ганна вздохнула:
«Ермолай лежит сейчас в госпитале под Кенигсбергом, пишет,
что свое уже отвоевал и ему оформляют инвалидность из-за
сильных ранений. Плохо это, но главное, что живой остался!
Написал, что Петро, Танин муж, уже под Берлином. Войне ско-
ро конец. Осталось не больше месяца, и наши мужья вернутся!
Представляешь, Шура?!» – Ганна не сдержала эмоции и поце-
ловала сестру в щеку. «Представляю, мой Михаил, с братом
Оксентием, воюет сейчас в Австрии. Пишет, что скоро осво-
бодят Вену! Придут мужики с фронта и уже сами, без нас, будут
косить ячмень, что мы посеяли сегодня!» – сестры рассмея-
лись и переговариваясь друг с дружкой вернулись в дом, уби-
рать со стола и укладывать детей спать. 

Продолжение следует.